Григорий Смекалов. “Преступление и Наказание” по-сахалински: Карл Ландсберг

Григорий Смекалов. “Преступление и Наказание” по-сахалински: Карл Ландсберг

 
Жандармский ротмистр, повидавший за годы службы многих душегубов и расследовавший десятки кровавых преступлений, не ожидал, что в глубине его очерствевшей души пробудится чувство сострадания к сидящему напротив человеку. На столе перед офицером лежал послужной список арестованного, который сыщик знал уже наизусть.
«Ландсберг Карл Христофорович. Родился в 1856 году. Из дворян Лифляндской губернии. Бывший гвардейский офицер (прапорщик 7-го Саперного батальона Туркестанской саперной роты), прапорщик с 1875 г. В 1876 г. награжден орденом св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом, в 1877 г. – орденом св. Анны 3-й степени с мечами и бантом».
(Мечи на орденах означали боевой подвиг, банты – ранения на поле боя. Прим. авт.)
Для военного, участвовавшего в нескольких боевых кампаниях, награды арестованного говорили о многом. Они говорили о том, что молодой человек в свои неполные 22 года успел участвовать в громких победах русской армии в Туркестане и на Балканах. Наградами отмечены не только участие Ландсберга в войнах, но и совершенные им подвиги и пролитая им кровь.
Из послужного списка прапорщика следовало, что боевой талант Ландсберга ценили всенародные любимцы того времени генералы Скобелев и Тотлебен. Молодому офицеру пророчили блестящую карьеру и завидное будущее…. И вот – двойное убийство….Здесь в Петербурге, не на войне. И кого? Старого ростовщика и его служанки. За миг до того как этого молодого человека ожидал такой взлет его карьеры и сословного положения…
Ротмистр негромко кашлянул в кулак, стянутый белой перчаткой, и обратился к арестованному: «В комнате, где вы сейчас останетесь один, на столе лежит револьвер. Он заряжен….Того….Будьте поосторожнее». Жандарм сам удивился своему благородству, это всё чем он мог помочь молодому человеку.
Ответ арестованного удивил сыщика ещё больше.

«Не беспокойтесь. Я не застрелюсь».
Этот Карл был Германом. Германом из «Пиковой дамы». И как пушкинский Герман, он был беден. И, как Герман, служил в гвардии. Все силы его ума, энергии были употреблены на одно: быть наверху.
И, казалось, он сделал для этой цели всё. Его отметило начальство. Он был женихом дочери всесильного человека. У него был ум, таланты, знания. Завтра будет положение, богатство, связи, всесильное покровительство. Он карабкался, цеплялся за верхи, лез. Влез почти.
Питерские газеты тех дней писали: «Гвардейский офицер Ландсберг, образованный, изящный, принятый в высшем обществе столицы, накануне желанной свадьбы зарезал ростовщика Власова и его служанку. Власов владел векселями Ландсберга и, узнав о свадьбе, с загадочной улыбкой сказал ему: «И от меня вам будет сюрпризец». Ландсберг понял его так, что ростовщик предъявит векселя к оплате или протесту и опозорит его. На суде, однако, выяснилось, что отдельно от пачки векселей, забранных Ландсбергом, на столе лежало ему письмо. Власов в нем называл векселя своим подарком новобрачным. А в завещании, то же найденном, Власов все свое состояние оставлял Ландсбергу...».
Совершенное им убийство подсказало Достоевскому «Преступление и наказание».
А что же наш герой? Существует несколько предположений, почему Ландсберг не принял предложения застрелиться и тем самым спасти хотя бы честь. Я же предложу читателю свою.
Несмотря на довольно циничный ход рассуждений нашего героя о людях, «которыми управляют» и «людях, которые управляют», и к которым надеялся прибиться в конце-концов Ландсберг, о «праве на убийство» талантливых, энергичных и честолюбивых людей, его настолько потряс реальный поворот событий, чудовищность убийства своего благодетеля и попустительство небесных сил, не остановивших его руку, что Карл Христофорович принял решение. Спасение чести офицера и дворянина путем ухода из жизни слишком малое наказание за подобное преступление. Ландсберг даже к людскому суду отнесся снисходительно. Главной он счел ответственность перед судом Божьим и своей Совести.

Еще по теме статьи можно почитать:  Арест неизвестного блогера (Навальный), акции протеста и отношение к ним простых жителей с учетом того, что на Сахалине нет штаба Навального... Нужно ваше мнение!

Наказание

Цитируем Чехова: «На краю слободки в Александровске стоит хорошенький домик с палисадником, а возле дома — лавочка. Это, по прейскуранту, «Торговое дело» принадлежит ссыльнопоселенцу Л., бывшему гвардейскому офицеру, осужденному лет двенадцать назад за убийство. Он отбыл каторгу и занимается теперь торговлей, исполняет также разные поручения по дорожной и иным частям, получая за это жалование старшего надзирателя. Жена его свободная, из дворянок, служит фельдшерицей в тюремной больнице… Пока я разговаривал с приказчиком, в лавку вошел сам хозяин в шелковой жилетке и в цветном галстуке. Мы познакомились. На его предложение отобедать у него, я согласился. Обстановка у него была комфортабельная. Венская мебель, цветы, американский аристон и гнутое кресло, в котором Л. качается после обеда. Кроме хозяйки я застал в столовой еще четырех гостей, чиновников… За обедом подавали суп, цыплят и мороженое. Было и вино…».
Казалось бы, а где же наказание? Трудно сегодня объяснить, почему признанный мировой классик прошел мимо такого драматургического материала, как образ К.Х. Ландсберга. Может быть, времени разглядеть было мало. Но, скорее всего, в рамках назначенного самим себе наказания, наш герой находился в невидимой глазу тюрьме, в которую посторонним вход был воспрещен. Участие в своей судьбе Ландсберг не допускал. Не заслуживал он этого чувства сострадания согласно приговору, вынесенному самим себе.
Безграмотные всегда ненавидят грамотных. Не говоря уж о каторжанах, элита администрации тюрьмы рядом с блестящей образованностью Ландсберга казалась дошколятами рядом с учителем. Знал об этом наш герой, отправляясь на сахалинскую каторгу? Безусловно, знал. Десятилетия быть «чужим» среди «своих», а фактически в одиночестве. Это наказание Ландсберга.
Через семь лет о нем же, о Ландсберге, пишет Дорошевич: «Все, что сделано на Сахалине путного и дельного в смысле дорог, устройства поселений, сделано Ландсбергом… Кругом все его ученики. Все, что они пытались делать по своему, осталось невыполненным, заброшенным. Он построил им пристань, которая держалась, выпрямил туннель. Партии, рывшие его с двух концов, разошлись и не знали, как соединиться. На счастье Ландсберга, он был не только талантлив, он был и сапером. И на Сахалине сразу получил от каторги кличку «барина». Он распоряжался работами, командовал партиями рабочих, фактически был начальником, жил не в тюрьме и ему говорили «вы», — почесть на Сахалине редкая. Но это положение было и трудным. Сахалинских служащих, особенно г. К. (наверное, это Кнохт, смотритель тюрьмы. – прим. авт.) страшно возмущала «привилегированность» каторжника Ландсберга, и когда этот К. застал его в кабинете одного из служащих сидевшим, «Что? Как? Сидеть в присутствии начальства?» — загремел голос. Ландсберг на хлебе и воде, в кандалах, высидел неделю в темном карцере.
Да и каторгу возмущала «несправедливость»: — За то же сослан, что и мы. И каторга возненавидела «барина», «белоручку», «подлипалу». Но Ландсберг умел поддерживать отношения и с нашими и с вашими. Начальство было довольно, и для каторги он оставался «товарищем», подчинявшимся ее законам. Ловкость, хитрость и изворотливость спасали Ландсберга при всех ситуациях».
Окончив каторгу, Ландсберг превратился в удачливого лавочника. И когда Дорошевич поехал к Карлу Христофоровичу, на мачте его домика развевался флаг пароходной компании; он представитель крупного страхового общества, у него контора транспортного общества, он агент пароходства. В лавочке — приказчики, а он только наблюдает хозяйским оком. За сигарой, рассказывает гостю о крупных рыбных и угольных компаниях, которые он затевает.
Ландсберг кончил поселенчество и крестьянство. Теперь он мещанин города Владивостока, иногда выезжает за границу, в Японию, мог бы, будь охота, вернуться в Россию. Женат на очень милой женщине, приехавшей служить на Сахалин. И трудно отыскать более нежную пару.
— Меня, — пишет Дорошевич, — познакомили с ним в кают-компании «Ярославля». Капитан представил меня высокому, красивому, представительному господину с сединой в волосах. Он — сама предупредительность. Но когда мы встретились глазами, мне показалось, что я словно нечаянно дотронулся до холодной стали… У него играет только одно лицо. «Вы на глаза-то посмотрите!» — со злобой говорили не любящие Ландсберга каторжане и поселенцы: — «смотрит на тебя, и словно ты для него не человек».
И снова вспоминается невидимая тюрьма, в которую заточил себя наш герой. В которой нет места для сочувствия и сострадания прежде всего к нему самому. Не заслужил.
Приняв доставленный ему товар, Ландсберг попрощался со всеми, сел в собственный экипаж и приказал кучеру:
— Домой!
Снова раскланялся со всеми и крикнул начальнику округа:
— Так я вас жду сегодня вечером. Новые ноты пришли. Жена вам на пианино сыграет.
И экипаж понесся.
— А кучер-то у него, как и он, за убийство с целью грабежа прислан, — сказал Дорошевичу начальник округа. — У нас, батенька, тут много удивительных вещей увидите.
Когда Ландсберг касается своих каторжных лет, он волнуется, тяжело дышит и на лице его написана злость. А когда говорит о каторжанах, в его тоне вы чувствуете такое презрение, такую ненависть. «С этими негодяями не так следует обращаться. Их распустили теперь. Гуманничают». Он говорит о них, словно о скоте. И каторга в свою очередь… выдумывает на его счет всякие страшные и гнусные легенды. Служащие водят с ним знакомство. Он один из интереснейших, богатейших и влиятельных людей на Сахалине, но… Но в разговоре о нем, они возмущаются его спокойствием, будто не он, а кто-то другой это сделал (т.е. зарезал. – при. авт.).
И опять возникает чувство одиночества нашего героя. Оставаясь по своему внутреннему миру в высшем сословии общества, он по-прежнему «чужой» и в глазах администрации острова и у среды, к которой его причислила жизнь.
Впрочем, сахалинское общество ценило таких людей, как Ландсберг. Завидовало черной завистью, но признавало его заслуги.
 Не убей тогда Карл Христофорович какого-то ростовщика и старуху – он был бы теперь военным министром!
Так говорили хорошо знавшие его на Сахалине. Возможно. Сложись тогда обстоятельства иначе, – он сделал бы блестящую карьеру. Но история не терпит сослагательного наклонения…
Что же продолжало держать чуть ли не миллионера, признанного в высоких инстанциях власти Ландсберга на каторжном острове?
Этому тоже есть ряд версий. Мне же видится ответ в том же наказании, которое добровольно принял на себя наш герой.
Влас Дорошевич, бывавший в доме нашего героя (где сегодня размещен музей «А.П.Чехов и Сахалин») отмечал в своей книге «Сахалин»: все стелы в гостиной увешаны портретами его детей, умерших от дифтерита. И прозорливый журналист уловил таки в словах «человека, не помнящего прошлого», «нечто», говорящее о тех страстях, которые кипят в душе с виду равнодушного Ландсберга.
 И ведь никогда здесь на этом острове, дифтерита не было!
В Чеховской переписи за 1890 год мы находим:
№ 93. Сын поселенца Георгий Карлович Ландсберг, возраст 1 год, православный, родился на Сахалине.
№ 94. Дочь поселенца Маргарита Карловна Ландсберг, возраст 2 месяца, православная“.
К приезду В.М.Дорошевича в 1897 году Ландсберги своих детей схоронили. В этом наш герой видел Божье наказание за свой смертный грех.
«Словно наказан!» — сказал Ландсберг, и лицо его стало багровым, он наклонил голову и несколько минут молчал. (Журналист описал эти минуты, как самые тяжелые минуты, которые приходилось провести в жизни.) Потом овладел собой и пригласил Дорошевича к чаю. В столовой лакей из поселенцев, во фраке и перчатках, подавал им чай.
В Россию переезжать он не собирается, но подумывает навестить старушку-мать.
Судьба дала Ландсбергу шанс погибнуть в боях за Отечество. В июле 1905 года, руководимая К.Х. Ландсбергом, 1-я Александровская дружина прикрывала отход основных сил Сахалинского отряда, преследуемых превосходящими силами японцев на Пиленгском перевале. Но провидение одним из немногих оставило в живых нашего героя. По израсходованию запасов патронов, Ландсберг был взят в плен в районе Палевских высот. За пролитую в боях кровь Карл Христофорович был восстановлен в правах и в гвардии.
Казалось бы, Родина и общество простили Ландсберга за чудовищное преступление, совершенное им 30 лет назад, но вряд ли наш герой простил себя сам…
Ландсберг Карл Христофорович, умер 18 марта 1909 г., похоронен на католическом кладбище на Выборгской стороне. Отставной гвардии подпоручик.
В сердцах александровцев наш герой останется одним из самых ярких, талантливых и успешных во многих проявлениях земляков, благодаря которому несколько поколений сахалинцев испытывают гордость за свершенные на островной земле подвиги предков.
© Григорий Смекалов, источник: сайт библиотеки города Александровск-Сахалинский

Еще по теме статьи можно почитать:  Сахком Южно-Сахалинск: памяти (не)офици(оз)альных новостей

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *