Александр Чаковский. У нас уже утро.
Александр Чаковский. “У нас уже утро”
Андрей Семенович Доронин – кадровый военный – направлен на Южный Сахалин и назначен директором рыбокомбината…
Девушка Ольга – врач. По приезду на Сахалин она всего лишь “мамина радость и папина дочка”, превратившаяся впоследствии в требовательного настойчивого умелого и ответственного врача…
Отец и сын Весельчаковы – не сумевшие стать родными: рвач отец, бросивший семью, и сын, добросовестный и трудолюбивый парень, которому из-за отца было стыдно смотреть людям в глаза…
Книга написана в 1949 году. Книга о “первопроходцах” Южного Сахалина. О тех, кого сейчас в шутку называют “оккупантами” – переселенцах, прибывших в суровый край, в землянки и палатки и выстроивших здесь заново города и поселки.
“К Русанову обращалась девушка в помятом пальто городского покроя.
– Извините меня, товарищ. – Голос девушки звучал робко и вместе с тем настойчиво; вдруг она радостно воскликнула: – Послушайте, да ведь мы вместе ехали!… Помните? Вас ведь Григорием Петровичем зовут? Помогите мне, пожалуйста. Вы, наверное, здешний? Мне нужно увидеть секретаря обкома.
– Вы приехали с материка? – спросил Русанов, вглядываясь в лицо девушки и, видимо, ещё не узнавая её.
– Да, да, мы же вместе ехали! – торопливо, словно боясь, что Русанов сейчас уйдёт, повторила девушка. – Я врач, приехала по путёвке… А заведующий облздравом куда-то уехал. Мне говорят: «Подождите, всё уладится», – а где же я буду ждать?
Астахову показалось, что она сейчас заплачет.
– Врач? – переспросил Русанов. – По путёвке? Но это же замечательно, что вы сюда приехали!
– Да, замечательно! – чуть ли не сквозь слёзы повторила девушка. – Хожу как неприкаянная, точно я никому не нужна…
– Вы никому не нужны? – воскликнул Русанов. – Как вы можете так думать? – И он крикнул на весь коридор: – Морозов!
Из полумрака тотчас возник человек в военной гимнастёрке и кирзовых сапогах.
– Этих двух товарищей в наш дом. Обеспечить питание и отдых. Вот этот товарищ – врач. Как вас зовут, товарищ?
– Ольга. Ольга Леушева.
– Товарищу Леушевой обеспечить удобства. Ну, то, что мыслимо в наших условиях. Ясно?
– Ясно, – ответил человек в гимнастёрке.
– Спасибо вам, Григорий Петрович, – сказала Ольга. – Тогда я уж не пойду к секретарю обкома.
– Да, пожалуй, не стоит, – согласился Русанов. – Зачем отрывать его от дела? К тому же ему будет стыдно.
– Стыдно? – переспросила Ольга.
– Конечно. Врач, приехавший на работу в его область, два дня не устроен.
– Ну, что вы! – прервала его Ольга. – Здесь же все заново организуется, разве я не понимаю…
– Понимаете? – очень добрым, потеплевшим голосом переспросил Русанов и добавил: – Идите отдыхайте, товарищи”.
***
“Ольга осмотрелась. Впереди, освещённый фонарём паровоза, ровно искрился снег. Казалось, что никаких рельсов здесь никогда и не было. Справа белой, постепенно темнеющей стеной поднималась сопка. Одинокое дерево, стоявшее на её склоне, предостерегающе, точно причудливый светофор, подняло мохнатые лапы.
– Кто здесь начальник поезда? – громко спросила Ольга.
– Я начальник поезда, – отозвался человек в чёрной форменной шинели с поднятым воротником.
– Скажите мне точно, когда пойдёт поезд. Я врач и спешу к тяжелораненому.
– Плохо дело, товарищ, – сказал начальник, – сами видите, как занесло. Снегоочиститель надо требовать, а связи никакой. Японская техника! Полагаю, что раньше завтрашнего вечера не выберемся.
– Сколько отсюда до станции?
– Километров восемь, десять, не больше. Да вы не пешком ли вздумали?
– А что вы думаете, раненый будет ждать, пока вас здесь откопают? – недовольно сказала Ольга. – Объясните, как идти.
– По линии нельзя, все замело, – растерянно пробормотал начальник. – Вот разве по телеграфным столбам…
Ольга торопливо соображала. До станции восемь, самое большее – десять километров. Ближайший телеграфный столб – вот он, совсем рядом. Расстояние между столбами невелико. Через два часа начнётся рассвет, тогда всё будет прекрасно видно. За час она сделает четыре, нет, пожалуй два километра. Значит, через четыре-пять часов будет на месте. Вопрос ясен.
Ольга поднимает воротник пальто и решительно идёт к столбу.
– Куда вы? – кричит начальник поезда. – Вы что, в самом деле пешком?
Ольга ускоряет шаг. Вот он, первый столб, совсем близко. Да и снег не так уж глубок, немного выше щиколотки. Ольга подходит к столбу и зачем-то дотрагивается до него рукой. Теперь скорее ко второму, он уже виден отсюда. Впрочем, торопиться не надо, а то быстро устанешь…
…Ольга пришла днём. Когда она, с трудом волочившая ноги по глубокому снегу, увидела людей, силы окончательно оставили её.
Колхозникам пришлось чуть не на руках нести Ольгу до землянки Жихарева. Войдя, она упала на скамью. В этой промёрзшей, занесённой снегом женщине Доронин не сразу узнал ту весёлую и разговорчивую девушку, с которой когда-то ехал на пароходе.
– Где больной? – спросила Ольга, с трудом выговаривая слова. Губы её потрескались и нестерпимо болели.
Она подошла к лежанке, все ещё не выпуская из рук своей сумки.
– Помогите раздеться, – почти шёпотом попросила она. И тогда все разом бросились к ней: Доронин, Жихарев, Мария, Ваня, колхозники, которые привели её сюда. Буквально в минуту с неё сняли пальто, ватник, кто-то стянул валенки и надел ей на ноги другие, сухие и тёплые. Эта забота тронула Ольгу, она попробовала улыбнуться, но вместо улыбки на её красном, сведённом морозом лице появилась жалкая гримаса.
Японец лежал неподвижно. Ну, конечно, они не догадались приподнять ему голову! Ольга скатала валиком ватную куртку и, осторожно приподняв голову больного, подложила под подушку. «Крови на подушке нет», – отметила она про себя.
– У него кровь из ушей не шла? – на всякий случай спросила Ольга.
– Нет, – ответила Мария, – я всё время при нём нахожусь.
Ольга пыталась прощупать пульс у раненого, но это ей не удалось – не слушались пальцы.
«Вот ещё горе», – с раздражением подумала она“.
***
“– Есть у меня причина, – глухо сказал он. – Не хотел говорить… Отец мой, Алексей Весельчаков, тут работает. Пятнадцать лет не видались… И вот…
Этого Доронин никак не ожидал и невольно смутился.
– Ну и что же? – стараясь собраться с мыслями, спросил он.
– Как же вы не понимаете, Андрей Семёнович, – так же глухо продолжал Весельчаков, – ведь я с тринадцати лет по рыбе работаю. Всегда на лучшем счету был. В колхозе, на рыбозаводах… Восемь грамот имею… В правлении колхоза состоял… В прошлом году в партию вступил. А тут приехал – и вдруг такое дело… О родном отце все говорят: рвач, выжига, волком держится… Стыдно мне, перед людьми стыдно, понимаете… Говорил я с ним… ничего не понимает… чужой человек…
Доронин вышел из-за стола и, положив руки на плечи Весельчакова, усадил его в кресло.
– А знаешь, – сказал он, – твой отец – замечательный рыбак. Скажу честно, не будь этого, мы бы давно с ним распрощались. А вот человек он действительно… Скажи, Дмитрий, почему он такой?
– Не знаю… Пятнадцать лет не видались… Мне десять лет было, когда он ушёл. С пути сбился… Деньги его с пути сбили… Вы знаете, мне вот кажется, что в душе он теперь сам себя ненавидит… а признаться не хочет.
Он замолчал.
Доронин подошёл к окну,
– Нет, ты не уйдёшь с комбината, Дмитрий, – медленно, точно раздумывая, сказал он. – Это трусливое решение, недостойное коммуниста. Ты должен работать, работать во всю силу. Пусть твой отец увидит, как работает сын. И пусть ему станет стыдно. И тогда… Посмотрим, что будет тогда.
– Не могу я, – покрутил головой Весельчаков.
– Глупости, Дмитрий! Не имеешь права уходить, не имеешь права. Ты вот что мне скажи: знает кто-нибудь на комбинате, что он твой отец?
– Нет. Говорю, что однофамилец.
– И пусть не знают. Пусть до поры до времени не знают… И он пусть молчит. И работай, Дмитрий. Ну как ты можешь уйти от нас в такое время?
Наступило молчание. Весельчаков встал. Несколько секунд он стоял, смотря себе под ноги.
– Решено? – подходя к нему, спросил Доронин.
– Подумаю, – нехотя ответил Весельчаков”.
***
P.S. Интересное название Средне-Сахалинск, не правда ли?
© подготовлено “Область на островах”
