Южный Сахалин в воспоминаниях первых переселенцев (1946-1949 гг.)

Приводится по публикации на сайте СОКМ: http://sakhalinmuseum.ru/ufile/981_161.pdf

***

Е. А. Пашенцева

ЮЖНЫЙ САХАЛИН В ВОСПОМИНАНИЯХ ПЕРВЫХ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ (1946 – 1949 гг.)

После окончания второй мировой войны и присоединения к Советскому Союзу территорий Южного Сахалина и Курильских островов основной задачей, стоявшей перед государством, являлось восстановление нарушенного в ходе боевых действий хозяйства присоединенных территорий. О важности этого вопроса для советского правительства свидетельствует начавшееся уже в 1946 году организованное переселение граждан из центральных областей для работы в сельском хозяйстве, промышленности, транспорте [Постановление Совета Министров СССР от 7 апреля 1946 г. № 776]. К 1 июля 1946 года на южном Сахалине проживало более 335 тысяч человек, из них 305800 японцев [Щеглов, 2000: 56]. К этому времени на всей территории острова начала работать советская система управления, национализированы все предприятия, началась репатриация японского населения, которая в основном завершилась к 1949 году.

Таким образом, в небольшой промежуток времени, с 1946 по 1949 годы, приезжающим на Сахалин советским переселенцам пришлось жить и работать совместно с японцами, перенимать их производственный опыт, встретиться с культурой и обычаями восточного народа. На наш взгляд, данное обстоятельство сыграло значительную роль в процессе послевоенного восстановления, что отразилось как в документах того времени, так и в воспоминаниях первых переселенцев.

Основой для статьи послужили воспоминания первых переселенцев, хранящиеся в архиве муниципального городского округа «Долинский», научном архиве Сахалинского областного краеведческого музея, неопубликованные документы Государственного исторического архива Сахалинской области, записи бесед со старожилами, собранные во время научных командировок в Анивский и Долинский районы в 2012 – 2013 годах.

Сергей Иванович Речкин прибыл на Сахалин со своей семьей в 1947 году. В архиве города Долинска хранятся его воспоминания, оформленные в рукописную книгупод названием «Дорога длиною в жизнь». В книге отдельной главой описаны первые впечатления об острове: «Один за другим мы проезжали небольшие поселки с японскими названиями, с приземистыми каркасными дощатыми домишками и бараками, с торчащими из окон гончарными печными трубами. Всё было настолько убогим, мрачным, чужим – нерусским, что чувствовалось отвращение ко всему увиденному.

Странным показалась узенькая железная дорога, меньших размеров паровозы и вагоны.

Впервые увидели сахалинских японцев. Женщины в широких черных шароварах, несмотря на осеннюю слякоть, ходили в деревянных самодельных колодках – босоножках; несли подвязанных на спине малолетних детей; торговали на привокзальной площади жареной соей.

Во второй половине дня прибыли в город с японским названием Тоёхара, являющийся административным центром Карафуто, как японцы тогда называли остров Сахалин. Ужасное впечатление произвело множество торчащих из окон гончарных труб, прикрепленных к стоящим под окнами лестницам. Их было так много, что дома напоминали строения, обставленные строительными «лесами»»

В записках переселенца Григория Арсеньевича Бучака «Остров Сахалин. Мои воспоминания. 1947 – 1962 гг.», приехавшего на Сахалин в 1947 году, содержатся любопытные описания японских городов и населенных пунктов: «Сам город Поронайск стоит на торфяном болотистом месте. В дожди, распутицу ни пройти ни проехать по улицам. По улицам получаются такие колдобины, что машины садятся по самые рамы. Японцы улиц вообще не вымащивали. А что у них более или менее для спасения улиц – это с обеих сторон улиц в метр глубиной и метр шириной канализация. Бока каналов обшиты досками и верх заделан досками. И вот эти водостоки и служили тротуарами для пешеходов. Но я пользовался слухами, что японцы как будто зимой вообще не работали, предприятия останавливались. Рабочая жизнь как будто замирала, так что им не было нужды вымащивать улицы» [Бучака, НА СОКМ. Оп. 3.

Еще по теме статьи можно почитать:  Воспоминания Д.Н. Крюкова о жизни на Южном Сахалине после освобождения. Отрывок из книги

Д. 63а. Л. 76].

В то же время, несмотря на грязь, отсутствие тротуаров на улицах, в японских домах и во дворах царила идеальная чистота. По воспоминаниям Д. Н. Крюкова, у каждого дома парадный выход был во двор. Сам двор – чистый, благоустроенный – превращен в священное место для отдыха. В зависимости от размера участка во дворе могли располагаться: сад, цветники, водоемы. В каждом дворе росли сакура, рододендроны, хвойные деревья, при этом чем богаче владелец, тем больше и красивее внутренний дворик. Во дворе часто располагались хозяйственные постройки, домики или кустарные предприятия, однако благоустроенный дворик являлся «замкнутым мирком чистоты для отдыха хозяина и его семьи» [Крюков, 2012: 19].

Абсолютная чистота поддерживалась также в самом доме. С. И. Речкин, приводя описание дома старосты японского селения, отмечает, что «по сравнению с другими семьями японцев, живущих в селении, семья старосты была гораздо богаче. Хозяин имел частный магазин. В доме была идеальная чистота. Во всех комнатах полы застланы толстыми фабричного изготовления соломенными циновками. Боже упаси, чтобы по полу пройти в обуви. Ведь вся жизнь в доме у них проходила на полу. Кушали сидя на полу, на низеньком столе. Соберется вся семья, усаживается на пол, подобрав ноги под себя, и начинаются долгие непонятные для меня разговоры.

Комнаты разделялись бумажными раздвижными щитами. Двери меж комнат были тоже бумажные, не распахивающиеся, как у нас, а тоже раздвижные. О замках на квартирах они и представления не имели. Несмотря на легкий каркасный дом, в комнатах было тепло. Чуть ли не круглосуточно топилась маленькая чугунная печка, которую топил живущий в доме работник» [Речкин: Ф. 66. Оп. 1. Д. 11; Д. 125. Л.138].

Японские дома на Южном Сахалине практически все были каркасно-засыпного типа, между внешней и внутренней стеной помещался каркас из переплетенных стеблей бамбука, обмазанных глиной [Отчет, 2012: НА СОКМ. Оп. 1. Д. 700. Л. 12]. Такие строения, ветхие после войны и непривычные для русского человека, привыкшего к прочным домам из толстого бруса и русским печам, зачастую требовали капитального ремонта: восстановления крыш, окон, установки печей. Этой работой занимались строительные конторы. К началу 1947 года капитальный ремонт и переустройство на русский лад произведены в 362 домах, текущий ремонт произведен в 1 162 домах.

Японские помещения производили на новых жильцов негативное впечатление, у многих проявлялись приступы отчаяния: «ужас охватил нас, когда вошли в свое будущее жилище. Огромный общий зал, без единой комнаты. Посреди пола в небольшом углублении стоит старая жестяная печка. Гончарная труба от нее выведена прямо в окно. Внутри помещения – стены, потолок так прокопчены дымом, что на них был толстый слой сажи, и помещение напоминало коптильный цех. В дощатых стенах во многих местах были щели, через которые свободно просачивался уличный свет.

Глубокая растерянность охватила нас. Грустно и тревожно стало на душе. Разве на такое начало жизни на новом месте мы рассчитывали, когда уезжали из дома.

Еще по теме статьи можно почитать:  Загадочная культура нивхов (эфир на "КП-Сахалин" от 17.11.2021)

Одна надежда – очаг, тепло, и та обернулась не в нашу пользу. Дым выкурил нас из помещения. Ночевать пришлось в рядом стоящем сарайчике, который оказался чище и уютнее, чем наше новое жилище. А утром проснулись, на дворе было 7 ноября 1947 года. Падал на землю тихий пушистый первый снег» [Речкин: Ф. 66. Оп. 1. Д. 11; Д. 125. Л. 130].

Переустройство квартир и домов производили не только строительные организации, но и сами переселенцы. Дощатые стены засыпали смесью опилок и шлака, оббивали досками, ДВП (древесноволокнистая плита), окрашивали масляной краской или белили известью. Дома оборудовали двухрамными застекленными окнами, выкладывали печи русского типа [Отчет, 2012: НА СОКМ. Оп. 1. Д. 700. Л. 43].

По словам Петра Григорьевича Рязанова, приехавшего из Рязанской области в поселок Эноура (переименовано в пос. Озерецкое Анивского района) в 1946 году, вся рыбная промышленность залива Анива была представлена маленькими частными компаниями, в которых работали 2 – 3 большие семьи. С образованием рыболовецких колхозов японские рыбаки стали работать в них. В рыболовецких бригадах Анивского района присутствовало много специалистов-японцев, опыт которых был востребован работниками, прибывшими с материка.

«Наши мужчины, став рыбаками, в первое время не имели представления об орудиях лова, технике их использования, пошива. Нужно отметить, что в наш [Анивский] район, прибыла значительная часть рыбаков по переселению и оргнабору (вербовке) с Волги и берегов Каспия, которые уже являлись специалистами своего дела, но были и те, кто воды не видел, не то что моря» [Отчет, 2013: НА СОКМ. Оп. 1. Д. 736. Л. 8].

«Японцев оставили здесь на зиму [1947/48 гг.], – вспоминает жительница с. Троицкого Анивского района Алевтина Васильевна Солодовникова, – чтобы заготавливать лес, так как у них был опыт, специальные сани для вывозки бревен, лошади, понимающие только их, специальные топоры для обрубания мощных сучьев лиственницы». Для заготовки леса формировались совместные бригады из японцев и русских, которые менялись каждые 10 дней [Отчет, 2013: НА СОКМ. Оп. 1. Д. 736. Л. 80].

Сергей Иванович Речкин, работавший зимой 1947 года приемщиком заготовленного леса, восхищался профессионализмом японских рабочих: «Поставит японец лошадь, запряженную в сани с прицепом, на ледяную дорогу, проходящую рядом со штабелем леса, и начинает грузить четырехметровые сухие бревна один, без каких-либо грузчиков, ловко орудуя японским тобиком (багром). Наложит ровными рядами бревна на сани, перевяжет каждый ряд веревками спереди и сзади, и получается прямоугольной формы воз высотой метра полтора-два. Закрепит воз лебедкой – и в путь по ледяной дороге. Привезет такой воз на склад – и диву даешься!» [Речкин: Ф. 66. Оп. 1. Д. 11; Д. 125. Л. 135].

А. В. Солодовникова в школьном возрасте была отправлена на строительство парников в колхозе им. Кирова. «Решили сначала сделать один парник, распределились, кто какую работу будет делать. Одни резали снег кирпичами и вывозили на санках в сторону, другие на освободившейся земле разжигали костры, третьи долбили оттаявшую землю. <…> В первой декаде апреля посеяли в парники раннюю капусту. Создали звено из опытных ответственных женщин ухаживать за парниками» [Отчет, 2013: НА СОКМ. Оп.1. Д. 736. Л. 80].

Еще по теме статьи можно почитать:  Сахалинская железная дорога: как много в этом слове и как мало мы помним (когда была закрыта станция...)

Помимо различий в хозяйственном укладе, переселенцами остро ощущалась и разница в образе жизни, быта советского и японского населения.

С. И. Речкин с интересом наблюдал, как японцы пилят дрова. «Берет [японец] однорукую, метровой длины японскую пилу, садится у бревна на снег, на подвязанную сзади к поясу подушечку из собачьей шкуры, и начинает пилить, медленно подёргивая пилу только на себя. Думаешь, сколько же он может, работая так медленно, напилить дров? А вечером смотришь и диву даешься. Испилено около десятка толстых четырехметровых бревен.

А как они отправлялись в дальний путь, куда-нибудь в другой поселок к родственникам. Запряжет хозяин свою лошадку в сани, натянет на них тент. Получается вроде цыганской кибитки. Установит на сани, под тентом, маленькую походную печку, затопит ее, усадит всех своих домочадцев и потихоньку, не подгоняя лошадь, трогается в путь» [Речкин: Ф. 66. Оп. 1. Д. 11. Д. 125. Л. 142 – 143].

Одной из самых важных задач, решаемых Гражданским управлением, являлась репатриация японского населения Южного Сахалина и Курильских островов. Уже в декабре 1946 года между СССР и США была достигнута договоренность о репатриации японского населения из Советского Союза в Японию на Хоккайдо.

Руководство области неоднократно предпринимало попытки пересмотреть количество и график отъезжающих, замедлить темп репатриации, что вызывалось острой нехваткой специалистов и рабочих практически во всех отраслях хозяйства Южного Сахалина. Петр Григорьевич Рязанов, проводивший квартирный обход и переписывавший японские семьи, вспоминает:

«На основании переписи в первую очередь в Японию отправлялись семьи, в которых было много детей и мало рабочих рук, специалистов задерживали и старались задержать их до последнего момента. Вначале вывозили из тех населенных пунктов, где не было производств» [Отчет, 2013: НА СОКМ.

Оп. 1. Д. 736. Л. 8].

Как правило, на Сахалин приезжали переселенцы, не представляющие жизнь на Дальнем Востоке, его природные и климатические условия, не знакомые с условиями работы, на которую претендовали. Во время вербовки будущим переселенцам обещали лучшую жизнь, чем в европейских районах страны, которые переживали тяжелый период послевоенной разрухи. Поэтому отношение к переселению было положительным, большинство колхозников-переселенцев мечтали освободиться от работы на земле, устроиться на предприятие. С. И. Речкин следующим образом излагает мотивы принятого им решения о переезде.

«Если остаться в маленькой деревеньке, то «удовольствие» в жизни будет только одно – работа. Летом беспрерывный изнурительный труд в колхозе, зимой невольный труд на заготовке леса. В те годы колхозник был вроде крепостного – никуда не сбежишь из деревни без паспорта. Я решил использовать представившуюся возможность» [Речкин: Ф. 66. Оп. 1. Д. 11. Д. 125. Л. 106].

Но на Сахалине переселенцев поджидали другие трудности, такие, как неустроенность быта, холодные, непривычные дома, восстановление разрушенного ветхого хозяйства, работа на производстве с незнакомым, изношенным оборудованием. К тому же надо отметить, что существенное место в числе переселенцев занимали неполные семьи (без главы семьи) с большим количеством детей, прибывали на Сахалин инвалиды [Шубина, 1994: 125]. Такие тяжелые и ужасные на первый взгляд условия жизни провоцировали возврат переселенцев в родные места. За период с 1946 по 1951 годы обратно вернулось 54,7 процента работающих граждан [Щеглов, 2000: 68].

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *