Трагедия деревни Мидзухо: рассекреченные документы, идеи и отступления автора книги, зачем нам это надо… (эфир на радио “Комсомольская правда – Сахалин”)

У нас в гостях Юлия Ивановна Дин – кандидат исторических наук, заведующий научно-редакционным отделом СОКМ

Сегодня мы будем говорить о трагичной страничке нашей истории, и не только нашей.

По дороге на Холмск есть село Пожарское. Несколько домов… проезжаешь мимо. Порой не замечая. На выезде в сторону Холмска есть памятник… Иногда поворот к нему в глаза бросается, иногда нет.

Это памятник той самой трагедии в Пожарском, имевшей место в 1945 году. Тогда это еще было Карафуто, но уже шла советско-японская война (косвенно ставшая катализатором трагедии). Деревня называлась Мидзухо. И памятник установлен в память о трагической судьбе 27 корейцев – мирных жителей этого села Мидзухо.

18 мужчин, 3 женщины и 6 детей были зверски убиты (20-23 августа 1945 года) группой японцев, в общем-то, таких же мирных жителей.

Об этой трагедии широкому кругу людей стало известно в 1993 году – после выхода книги замечательного сахалинского писателя Константина Ерофеевича Гапоненко. Потом книгу переиздавали, в 2012 она была переведена на японский и издана в Японии, в 2015 году перевели на корейский и издали в Южной     Корее.

В 2017 году был даже сделан документальный фильм…

Уточним, что до издания книги были и публикации и в газетах – самая первая, найденная нами, в газете “Коммунист”, Холмск, в 1989 году.

Подтолкнуло вернуться к этой теме определенное событие, которое имело место в конце прошлого года. Рассекречивание материалов об этом деле, передача их в СОКМ. Долгое время единственным источником сведений о тех событий была как раз книга К.Е. Гапоненко. Она писалась, основываясь, конечно, на документах. Однако, писатель есть писатель, ему, как однажды было сказано в этой студии, свойственно приукрашивать.

Юлия Ивановна, как в Сахалинском областном музее вернулись к этому вопросу, кто был инициатором, и как получилось «рассекретить» документы.

Ю.Д.:

Инициатором была я. Более десяти лет я занимаюсь историей сахалинских корейцев, но, честно сказать, я этот вопрос вообще избегала, хотя для корейской диаспоры он, несомненно, имеет огромное значение в силу своей трагичности… Мне не хотелось изучать – тяжелая тема, связанная со смертью людей. И потом, я как бы немного оправдывала себя тем, что источников у нас нет. Историки же зависят от источников. Мы не можем с потолка собрать <сведения>, от слухов… Книга Константина Ерофеевича это художественный роман. Там очень много вымысла и мы не можем по ней изучать события. Мы можем по ней изучать, как люди относились к этому событию, как лично Константин Ерофеевич относился к этому событию – но это немножко о другом.

В общем, всю свою исследовательскую карьеру я этого вопроса избегала.

Но в 2019 году до пандемии сюда приезжала группа южнокорейских журналистов с первого канала Южной Кореи, с KBS, снимать фильм об освобождении корейцев, в 1945 году, и они хотели снять локальный эпизод об освобождении корейцев на Сахалине. Мне довелось им помогать (они просили, чтобы я их сопровождала, мы ездили на север, вплоть до 50-й параллели), и вот то, как они «рыли», как они дотошно все выспрашивали, очень детально и глубоко, за каждый момент пытались цепляться. Ничего нового они не нашли, у них не было доступа <к документам, архивам>, но они собрали всё, что имеется, даже если это слухи. Со всех сторон всё собрали. И их такая вот журналистская работа меня так поразила, что они так «роют», с таким усердием пытаются добиться правды, узнать, что было на самом деле, а мы, историки, не знаем тут ни о чем.

Я приняла решение, что надо хоть что-то сделать, хотя бы для успокоения, написала запрос, в наше Сахалинское УФСБ. Директор нашего музея поддержал меня в этом, мы составляли запрос именно от музея, не от исследователя. И мы ждали полтора года.

Мои предположения <почему нам всё же пошли навстречу>…

Вот был в Хабаровске форум, большой, под эгидой президента РФ, и там шла речь о том, чтобы рассекречивать документы, имеющие отношение к уничтожению мирного населения, фашистами (понятно, гитлеровская армия, европейская часть СССР), но наше дело, я думаю, «подходит» под это …как часть второй мировой войны, и японцы были союзниками. В общем, этот вопрос – он «подходил».

И я думаю, из-за этого было принято решение рассекретить документы и передать нашему музею.

Таким образом, мы получили возможность научно изучить, как это происходило.

О.:

Как вы полагаете, Константин Ерофеевич имел доступ к тем же самым документам? Или могли по разному рассекретить?..

Ю.Д.:

Это те же самые документы. Может, не те же страницы… но документы те же. Это видно по тому, что озвучивает К.Е., имена убийц, события, которые и показывают, что это были те же самые документы.

Более того, некие копии просочились… были опубликованы не у нас, а южнокорейскими учеными в книгах, там протокол допроса Асахава Хироси (один из убийц, казненных в 1946 году), это копия…

О.:

А как они там оказались?

Ю.Д.:

Могу только предполагать. Действительно, у Константина Ерофеевича были на руках копии уголовного дела, протоколы допроса убийц… я с ним была знакома, очень хорошо, замечательный человек, ушел не так давно из жизни… И вот незадолго до смерти я спросила, как вы вообще получили доступ, где эти документы (если у вас были копии), и он мне рассказал историю о том, что в начале 90-х на Сахалин приехала корейская гражданка Ким Ён Сук, так везде она фигурировала, которая родилась на Сахалине, и когда ей было 16 лет в начале августа 1945 года японское губернаторство осуществило эвакуацию, и около 77 тысяч человек вывезли на Хоккайдо (женщины и дети). После того, как война окончилась, вернуться на Сахалин они не могли и уехали в Корею.

Здесь остались ее старший брат и отец. И вот она приехала их искать. Не может найти, ходила везде, обивала пороги. Старожилы корейцы ей говорят, может, убили. Были такие случаи, правда, не в Мидзухо, а в Камисисука (Леонидово, под Поронайском). И вот она ходила везде, в т.ч. была в управлении ФСБ, спрашивала. Там ей помогли, но не так сильно.

И вот она обратилась и к Константину Ерофеевичу. Как он мне сказал, он сделал запрос, и поскольку он был очень известным краеведом, писателем – ему эти документы дали. Он удивился, написал книгу, а потом, когда пошел ажиотаж, информационная волна, вдруг они (ФСБ) спохватились, попросили вернуть.

Я вернул, как он мне сказал.

Но видимо в какой-то момент представители южнокорейских СМИ приходили к нему домой, сделали копии…

(прим.: в середине девяностых такого быть уже не могло; книга издана в 1993 году; первая публикация о событиях сделана в 1989 году; косвенно упоминается, что работа велась с 1987 года; очевидно, или К.Е. путает даты, при этом ранее 1991 года из Южной Кореи Ким Ён Сук приехать не могла; либо по прошествии времени путает события и их последовательность)

Но часть, очень мало. Несколько страниц, и по ним ничего не понятно. Это протоколы допросов убийц, и протоколы очень разнятся между собой. Сначала они обманывали, потом скрывали кое-что, как это и водится.

Константин Ерофеевич внес этот сюжет в информационное поле. Вот эти страшные слухи, которые ходили… какие-то корейцы… старики об этом рассказывали… это все было – общее представление. Ничего конкретного.

Легенды.

Мифы.

Совершенно нереальные вещи, ведущие свое происхождение из глубины веков.

О.:

Даже личные обиды могли быть… бывает, когда общаешься со старожилами – видишь, вот явно личная обида, перенесенная на целый пласт людей.

Ю.Д.:

Слухи есть, а историку невозможно это исследовать. Но Константин Ерофеевич заставил это дело обрести свое лицо. Появились имена. Убийц. Название деревни. Конкретные события. Которые имели место. Не просто «убивали всех подряд», а «вот этого убили, женщину»… с деталями.

Для любого человека, который читает и слушает, это обретает определенный образ.

За это Константину Ерофеевичу большое спасибо!! Его книга является представлением об этом событии.

Но писал он роман, художественный роман, и он этого нисколько не скрывает, и он, конечно, транслирует некоторые идеи, которые ему надо «провести» через роман. И эти идеи… они тоже вызывают глубокое уважение, это идеи великой русской литературы. Идеи, что война это зло. Убивать нельзя. Конфликты на межнациональной почве, выливающиеся в такую плоскость, это плохо. И вот эта идея – в ней нет ничего плохого – но она заставляет автора поворачивать события в книге именно в ту сторону, в которую ему надо.

Не в сторону исторической достоверности, а в сторону идеи.

И можно сделать два больших <вывода>… вообще, в книге есть два момента, на которых эта идея (или идеи) повлияли.

Первое, это очень большой перекос в описании японцев и корейцев. Возможно, автор был и заложником тех документов, которые он читал, но все же, если посмотрим  в романе на японцев, то что мы увидим.

Они все имеют имена. Они все о чем-то думают. Злятся. Ненавидят. Боятся. Пьют сакэ, возбуждая себя…

О.:

Вы имеете ввиду, что с большой долей вероятности это привнесенные качества? Не основанные на документах?

Ю.Д.:

Нет, они могут быть основаны на документах, но тут именно…

О.:

Что это не картонные персонажи, а живые люди?

Ю.Д.:

Да, показать людей. Лица людей. Может, они и плохие, но это персонажи. В художественной книге, романе, главное это персонажи. Мы наблюдаем за ними, смотрим, как они изменяются, как они себя ведут.

А вот если посмотрим на описание корейцев, то что мы увидим? Что имен у них нет, практически никогда. Если есть, то тогда, когда без этого не обойтись. Имена японские… потому что у корейцев были японские имена. А японцы, когда давали <показания>, знали тоже только японские имена. Но ведь можно было сделать расследование… автор этого не сделал.

А в книге Владимира Николаевича Гриня «Разлука длиною в жизнь» (они как бы параллельно друг другу писали, автор даже где-то подражает Гапоненко), написано, что это осознанная стратегия не показывать имен корейцев.

Очень большая деперсонализация людей. Они ничего не думают, почти ничего не говорят, кроме «я не виноват» и «не убивайте». Нет никаких сюжетов, как они сопротивляются или что-то делают вопреки. Они как будто… даже если их рубят саблями, то такое ощущение, что они этого не понимают, один даже говорит «мне все равно»…

И вот этот образ, который Константин Ерофеевич несет… я не литературовед, но мне кажется: во-первых, это отражение из советской литературы образа Кореи, которая была аннексирована в первой половине двадцатого века, и что японцы – они жестокие, ужасные, совершают преступления, а Корея жертва. Позволяет с собой это делать. Во-вторых (и это мне другие исследователи говорят), может, это прием, который позволяет избежать разжигания конфликта на национальной почве. И избежание конфликта – потому что персонализация японцев-убийц позволяет не переносить это на всю нацию. Он выпил, он пошел, он взял меч… А жертвы-корейцы – это наоборот! Нация пострадавшая.

О.:

Все таки это литература, она должна сеять разумное, доброе и вечное. Давайте вернемся к идеям, которые Константин Ерофеевич хотел нам донести.

Ю.Д.:

Да. Возвращаясь к вопросам лиц персонажей… есть кореец, которого допрашивают как свидетеля. И вот как отличается реальность и «образ».

Автор показывает корейца таким испуганным, таким …мнется вот он…. И вроде на него органы советской власти сами вышли, узнав, что он может дать какие-то показания… и все равно… И он вроде тоже как жертва своего рода. Хотя у него есть <в книге> фамилия и имя, причем корейские уже, не японские (корейцы очень быстро вернули свои имена). Но его показывают все равно как персонажа такого, жертвенного.

Между тем, в протоколах допроса видно, что сама инициация этого дела началась с его допроса. Он будучи знакомым с некоторыми из корейцев в Мидзухо, и побывав в Мидзухо несколько раз – заметил, что корейцев нет на улицах. У него были знакомые, и очень подозрительно себя вела одна японка, которая была замужем за корейцем (убили его во время этих событий).

И он сам пошел к органам советской власти и попросил инициировать это расследование.

С него все началось. Он никого не испугался. Он пошел добиваться правды, чтобы были наказаны те люди, которые судя по всему были убийцами…

Вот такое небольшое искажение <реальных событий в книге>.

О.:

Да это значительное искажение на самом деле

Ю.Д.:

И есть второй вопрос у меня, как у исследователя сахалинского общества послевоенного времени. Оно всё таки было уникальное – японцы, корейцы, русские; как эти культуры между собой столкнулись…

Понятно, что они жили под эгидой советской власти.

Но люди всегда живут шире, чем власти им предписывают.

И всегда был интересен вопрос (поэтому я и пишу свое главное исследование), который я могу задать этим документам… Как к этому относились другие люди японского общества? Не те, которые убивали. А те, которые смотрели. Может, они ничего не могли изменить, женщины, дети, старики… Но как японское общество реагировало на эти события.

О.:

Есть в книге один эпизод, когда ведут раскопки, и приходит пожилой японец и говорит, что это вот мой сын <показывает, где копать, являясь убийцей>. И если его прочитать, то видно, что со стороны отца есть некоторое сожаление, <есть> понимание, что он, отец, человек пожилой и ничего, наверное, изменить не смог бы.

Этот эпизод в книге зафиксирован, но насколько он документален…

Ю.Д.:

Нет. Их (других японцев – прим.) допрашивали. Даже был эпизод допроса одного японца, про которого девушки сказали, что ему предложили участвовать в убийствах, но он отказался.

Но особо в протоколах допроса этого не видно (имеется ввиду отношение японцев к событиям – прим.).

А я хочу отметить про вымышленный персонаж, который «ввел» не Константин Ерофеевич, а Владимир Николаевич Гринь в своей книге «Разлука длиною в жизнь». Он вводит там японца, который помогает девочке и ее матери спастись, вывозит их до Поронайска, выбивает им место на эвакуационных кораблях…

О.:

Это после двадцатого августа? Но это же не реально… двадцатого уже штурмовали Холмск/Маока…

Ю.Д.:

Наверное, нет.

Быть может, на нелегальных кораблях…

Но Гринь говорит про Поронайск, а оттуда не было эвакуации. Эвакуация была из Корсакова. Официальная.

До 1946 года контрабандисты, рыбаки, знаете..

О.:

Знаем. Рыбаки с Хоккайдо нелегально прибывали работать на Сахалин, это факты зафиксированные.

Ю.Д.:

Море контролировалось не так уж отлично, так скажем… И люди, которые привыкли через пролив туда-сюда перебираться, они так и делали.

Поэтому можно представить, что некие события позволили им (девочке и матери) выехать во время военных событий или даже после них. И человек, который им помогает – это японец. Он действительно очень много сделал, чтобы спасти женщину-кореянку и ее дочь…

Но дело в том, что этих событий не было. Их не могло быть.

В тех материалах дела, которые были доступны Гриню, такого вообще нет. И не может быть. Там допросы человека, который НЕ имел к этому никакого отношения.

Так для чего автор вводит вымышленного персонажа?

Показать, что японцы не все были плохие. Они, и Гринь, и Гапоненко, об этом прямо говорят. Не все. А какие-то конкретные определенные личности. Вот.. сошли с ума, выпили сакэ, были под психологическим прессом. А вот эти были нормальные.

Но мы не знаем этого!

Мы не знаем, как реагировало японское общество на убийство, которое происходило на их глазах. Закрывало ли оно на это глаза? Зажмуривало, отворачивалось… или были люди, которые что-то делали…

О.:

А вам приходилось общаться с японцами на эту тему?

Ю.Д.:

Не приходилось.

Те, кто тогда жил, они уехали.

Те, кто уже приезжали в девяностые и двухтысячные… их воспоминания в основном об особенностях жизни вместе с русскими в этот короткий период.

Тяжело, наверное, и темные страницы стираются же из памяти…

О.:

Люди просто их не расскажут, скорее всего. Давайте поговорим о вымышленных персонажах в книге Константина Ерофеевича. Они там тоже были или нет?

Ю.Д.:

Нет.

Константин Ерофеевич не скрывал имена. Они доступны из протокола допроса, из приговора суда… Он все их озвучил.

Он все же немного поворачивал в сторону той идеи, которую транслировал. Но канву старался сохранять.

Есть <в книге> вставки, события в Манчжурии, Корее, Китае… И он как бы показывает, что вот был строй такой, нехороший, в Японии, и они себя так вели, потому что пропаганда, идеология и т.д.

Но кое-что есть. Не состыковки.

Например, есть сюжет… Я хорошо и полностью документы не просмотрела (не проработала – прим.). Я их прочитала, но требуется сделать это не один и не два раза.

Но есть сюжет, который меня даже поражает. Он, наверное, самый известный, в книге ему уделяется много времени. Это убийство женщины с пятью детьми.

Это производит страшное впечатление…

Константин Ерофеевич описывает это так. Японцы собрались в большую группу, целенаправленно пошли к бараку, где проживали корейцы (снимали у японцев барак). Порубили мужчин.

А женщину …ну не решились. Дети плакали там… Увели ее в другое место, заперли.

Зачинщик всех этих событий, стал баламутить народ, вот, мол, надо убить корейцев, они сдадут нас Советам. И даже соврал (что видно по протоколам), что это приказ сверху. И молодые японцы, крестьяне… ну как же, вот приказ, я и пошел.

В протоколах виден другой поворот. Когда японцы шли к бараку, то скорее всего это было …шумно. Кто-то ехал на лошади. Разговаривали, стреляли. Опьяненные были.

Для корейцев в бараке не было секретом, что приближаются японцы. Тем более, уже были убиты до этого несколько жителей.

И этого Константин Ерофеевич не описывает, но корейцы, трое мужчин, взяли в руки оружие вышли защищать дом. То, что делают мужчины, когда есть дом, в котором женщины и дети…

 С палками в руках против более, чем двадцать, японцев, вооруженных холодным и огнестрельным оружием.

Вот этого не говорит Константин Ерофеевич, это очень плохо. Это именно отклик, это лицо корейцев…

И есть эпизод – когда глава японцев (другой), вооруженный саблей, увидел, что один из корейцев бросился на него высоко подняв палку и крича, и Хасакава (глава группы) …испугался. Развернулся и попытался убежать. Кореец споткнулся и упал. Тогда Хасакава развернулся и ударил его по спине, после чего другие помогли…

Небольшой эпизод, но показывает нам очень и очень много.

А потом они зашли в дом.

Там стояла женщина. Она знала, что они идут. Она надела лучшую одежду. И детей своих одела. Она стояла и встретила японцев лицом к лицом.

И разгоряченные событиями (убийствами) японцы – вдруг остановились.

Морисита не решился ее убить. Потом они сказали, мол, дети плакали, и они не смогли… их убить. Морисита увел ее из барака и, что удивительно, они заперли ее в другом доме, и двое других японцев, которые не участвовали в дневных событиях, убили ее (Морисита им приказал; он сделал, чтобы те, кто убил днем мужчин, не участвовали в этом).

Видимо, было какое-то сопротивление, неприятие…

О.:

По книге Гапоненко Морисита – военщина, фанатик, инициатор… Это реальный персонаж, или они могли выдумать себе какого-то главаря, чтобы снять с себя ответственность.

Ю.Д.:

Это реальный персонаж. О нем говорят все, все его описывают. Судя по протоколам он не дожил до суда, до разбирательства… он был застрелен советскими солдатами при попытке сопротивления, он уехал из Мидзухо, был, по-моему, в Холмске, там его и застрелили.

Более того, судя по всему он инициировать эти события, потому что (на мой взгляд), пытался скрыться. Он был военный, боялся, что бывших военных корейцы будут выдавать Красной Армии.

Морисита их обманул. Кому-то говорил, что был приказ сверху, кому-то, что нет… говорите всем, что был приказ лично от императора «убивать».

Он инициировал эти события. Его показаний у нас нет, и не будет видимо.

О.:

Наша программа движется к концу. Хочу задать вопрос риторический, хотя я и не люблю их задавать.

Вот это всё… книга, исследования, ваша будущая книга – нам это все зачем?

Ю.Д.:

Это важный вопрос.

У нас историю возводят в Учительницу, которая за уроки должна наказывать. Я так не считаю. История это «Так было».

А все без исключения нации, государства возводят Историю в один из факторов, объединяющих людей или, наоборот, разъединяющих людей.

Мне бы в этом плане хотелось ответить цитатой очень известного историка Игоря Николаевича Данилевского, который сказал: История это та цена, которую ты и твои предки заплатили за то, чтобы жить здесь, на этой земле, в этом конкретном месте.

И в этом плане для корейцев трагедии и убийства в августе 1945 года являются одними из тех важнейших событий, которые и делают корейскую диаспору на Сахалине именно сахалинской.  

И мы должны знать, как эти события происходили на самом деле.

О.:

Огромное вам спасибо.